Воля 45-го калибра
Писатель Андрей Геласимов апофеозом воли считает поведение Карла-Хайнца Румменигге в полуфинале одного чемпионата мира. Язык не повернется с ним спорить. Пусть это делают другие колумнисты в номере.
Зачитываясь в детстве приключенческими книгами, я часто замирал на фразе «волевой подбородок», а поскольку герои этих романов симпатичны мне были до крайности, то и подбородки их начинали волновать по-особому. Непременно хотелось завести и себе такой, но все было непонятно — как. И главное, чем волевой подбородок отличается от моего.
Проясняться стало чуть позже. В 10-м классе средней школы вдруг оказалось, что я непроходимо туп в области химической науки. Честно говоря, я и сейчас не понимаю значение такого слова, как «валентность», но тогда, в положении выпускника, это незнание грозило испорченным аттестатом. Жестокосердная и прекрасная Светлана Михайловна посоветовала моим родителям нанять репетитора и при этом с презрением усмехнулась. Именно эта усмешка указала мне дорогу в обетованную землю «волевых подбородков». Примешивался еще, конечно, мотив обещанных родителями джинсов, про которые в случае репетитора пришлось бы забыть, но это уже частности и попутные, так сказать, обстоятельства.
Короче, жадность или тщеславие — не важно, химию я сдал на «отлично». На выпускной экзамен можно было даже и не ходить. Я просто сказал себе, что учебник — это тоже книга, и стал воспринимать его как обычный текст. Все, что было в нем непонятно, я тупо заучивал наизусть. Как стихи на иностранном языке. А потом на каждом уроке первым поднимал руку и с непривычной для Светланы Михайловны художественной экспрессией выдавал у доски совершенно туманную для себя тарабарщину про хлориды, атомный вес и прочее. Впоследствии это сильно пригодилось в ГИТИСе, где требовалось заучивать огромные объемы текста, особенно когда играли Платона и Эразма Роттердамского. Надеюсь, Мастер принял тогда мой сияющий, понятливый взор за чистую монету.
Так или иначе, но учебник то ли органической, то ли неорганической химии раскрыл для меня одну из важнейших тайн в жизни: если у тебя нет к чему-то особых талантов, но при этом сильно надо, то можно, как любил говорить мой папа, упереться рогом в землю. Какой рог он имел в виду, я понимал не очень, однако настроение уловил. Главное — вспахивать глубоко. В этом смысле воля служит орудием справедливости. Она восстанавливает баланс. В Америке любят говорить, что Бог сотворил людей большими и маленькими, а полковник Кольт создал свой 45-й калибр, чтобы уравнять шансы. Воля, собственно говоря, и есть тот самый 45-й калибр. Только в бе-зопасном ключе.
Работая теперь над романом «Чистый кайф», я то и дело задумываюсь об этих вещах. Русский рэп в девяностые выглядел, пожалуй, еще безнадежнее, чем я на уроках химии до того, как решил приобщиться к «волевым подбородкам». Заморская эта культура была в нашей стране тогда почти не известна и, по большому счету, никому не нужна. Отчаянные люди, которые отважились сочинять и читать рэп в те времена, добровольно обрекали себя на положение пусть и самого раскрученного в истории, но все-таки маргинала Сизифа. Хотя, с одной стороны, вроде как бесполезный труд, а с другой — по-любому селебрити. Ибо хайп — вещь очень тонкая. К тому же Сизиф иногда закатывает камень на гору. А бывает, что даже делает из него себе постамент.
Но в девяностые русским рэперам о постаментах думать было еще рано. От них, как от классического андердога в боксерском поединке, требовалось собрать все свои небольшие силы в один кулак и, скорее всего, проиграть. Единственный шанс у заведомого неудачника в такой ситуации — положиться на свою волю. Как выяснилось, это не самый плохой шанс.
На чемпиона, казалось бы, работает всё и вся — за него публика, деньги, именитые тренеры, пресса, в то время как андердог подпрыгивает у себя в углу, постукивает перчатками то по голове, то одна об другую, и в ухо ему что-то кричит не самый успешный из тренеров, и публика свистит, когда называют его имя, но многое уже решено. Потому что никто не отменял 45-й калибр. А значит, шансы равны. Просто публика пока об этом не знает.
И русский рэп рванул.
Рывок этот был совершен усилиями и волей весьма небольшого круга людей, одним из которых является ростовчанин Василий Вакуленко (он же Баста, он же Ноггано, он же Нинтендо, он же Братья Стерео). Индустрия рэпа, какой мы ее знаем сегодня, появилась буквально из ниоткуда, сложившись всего за двадцать лет. И помимо присущих всякому новому делу трудностей и препятствий артистам приходилось преодолевать неизбежные соблазны и вытекающие из них проблемы, что сопутствуют любому пути наверх. Личная битва каждого из них на этом поле требовала порой нечеловеческого напряжения.
Талантливый человек зачастую не справляется со своим даром. База, на которую крепится талант, иногда оказывается настолько хрупкой, что он ее просто сокрушает. Единственное, что может спасти носителя таланта от обрушившейся на него массы, — это воля. Если она отсутствует, носитель почти всегда обречен. Он так влюблен в собственный дар, что невольно переносит это чувство на себя самого, а это неизбежно приводит его к мысли о превосходстве над окружающими. Ему кажется, что он чем-то лучше других, и даже не чем-то — а намного лучше. Но другие с этим не всегда бывают согласны, потому что, во-первых, они могут не понимать сути таланта или не хотят его понимать, а во-вторых, им обидно, когда им показывают, что они хуже. Поэтому они согласно Третьему закону Ньютона, гласящему, что действие всегда равно противодействию, отвечают носителям таланта столь же порывисто, и ответ бывает болезненным. Следовательно, талантливому человеку угрожают не только его собственные иллюзии, но и вполне объективная реакция окружающего мира, против которой он в итоге может не устоять и включить режим самоуничтожения. Именно в такой ситуации воля играет решающую роль.
Я помню многочисленные спортивные трансляции на советском телевидении, когда комментаторы, отчаянно сочувствуя безнадежному положению того или иного атлета, взывали к его морально-волевым качествам. Это означало, что сил больше нет, планы рухнули и все летит в тартарары, пора хвататься за соломинку. И порой она выручала. В критической ситуации с нами действительно иногда происходит черт-те что. Мой личный маленький мир перевернулся в 1982 году, когда в полуфинале чемпионата мира по футболу между сборными ФРГ и Франции на поле вышел травмированный Карл-Хайнц Румменигге. Он не должен был выходить, он не мог выйти, он даже передвигался с трудом. Но немцы проигрывали, и надо было что-то делать. Через несколько минут после выхода он забил. А потом организовал еще одну голевую атаку. После того как передавал мяч, останавливался от боли и просто стоял.
Не важно, в конце концов, что хочет тебя остановить — травма, усталость, химическая зависимость, людская молва. Главное, что ты встаешь и делаешь. Для некоторых из нас — чем сильнее ветер в лицо, тем угол атаки круче.
Колонка Андрея Геласимова опубликована в журнале "Русский пионер" №88. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".
