Почти век жизни: Памяти Александра Рекемчука (Роман Сенчин)
25 декабря — день рождения Александра Рекемчука (1927–2017). Специально для «Горького» о Рекемчуке, его прозе и воспоминаниях, о его преподавательском таланте рассказывает Роман Сенчин.
В Литературном институте мне с ведущим творческого семинара, мастером, как его там называют, повезло. Я попал в семинар Александра Евсеевича Рекемчука. 25 декабря ему исполнился бы 91 год. Дата некруглая, но юбилей в прошлом году не отмечали — Александр Евсеевич умер за несколько месяцев до него. Вместо торжественных прошли вечера памяти в Литинституте, ЦДЛ, которые устроили его ученики, а учеников у Рекемчука много.
Абитуриент, конечно, не выбирает, к кому поступать. Это нередко приводило, да и наверняка приводит, к драмам: присылаемые на творческий конкурс рукописи, в которых вообще-то видны способности авторов, попросту не нравятся руководителю семинара, набирающему курс в определенном году, — вкус дело субъективное. Или же, особенно на семинарах поэзии, происходят настоящие войны между руководителем и его студентом из-за понимания сути творчества, победителем в которых, как правило, оказывается мастер, а студент или уходит из института, или переводится на другой семинар.
От Александра Евсеевича тоже уходили. Но нельзя говорить, что он был диктатором. Среди его учеников — писатели совершенно разных течений, направлений. Перечислю некоторых: Александр Сегень, Вероника Кунгурцева, Олег Борушко, Владимир Березин, Мария Ряховская, Ева Датнова, Маргарита Шарапова, Алексей Цветков (так называемый младший), Валерий Былинский, Емельян Марков, Светлана Тремасова, Кирилл Волкодаев, Валентина Юрченко, Илья Кочергин, Улья Нова, Ирина Богатырева, Ольга Брейнингер, Екатерина Юркевич, Юрий Лунин. То есть от модернистов до почвенников и новых деревенщиков.
Рекемчук сам окончил Литературный институт. Поступил в 1946 году, учился вместе Владимиром Тендряковым, Владимиром Солоухиным, Наумом Коржавиным, но после первого курса уехал в Коми АССР — в творческую командировку. И там устроился работать, женился, перевелся на заочное. Несколько лет назад я побывал в Сыктывкаре, и, когда местные журналисты узнали, что я учился у Александра Евсеевича, устроили мне настоящий прием — он для них легенда, чуть ли не мифологический герой.
Еще не мечтая о Литинституте — школьником, — я читал его «Мальчиков», «Молодо-зелено», «Нежный возраст», «Товарищ Ганс», рассказы. Потом — «Скудный материк», «Время летних отпусков», «Тридцать шесть и шесть», «Дочкина свадьба». Смотрел фильмы по его прозе: «Молодо-зелено» с молодым Олегом Табаковым в главной роли, Никулиным, Евстигнеевым, Ульяновым; «Мальчики» с Антоном Табаковым; «Нежный возраст» с Евгением Дворжецким.
Творческая судьба Рекемчука до определенного момента была счастливой. Еще студентом стал много публиковаться, в неполные тридцать вышла первая книга, за ней почти каждый год появлялись или новые, или переиздания. То есть, в отличие от многих своих более молодых собратьев, его не мариновали, не держали в литературном резерве. Наверное, потому он сам малейший творческий успех своих студентов стремился показать читателю: давал удачный рассказ или повесть редакторам журналов и литературных еженедельников. Что-то публиковали, а в 1990-е публикация в «Литературной газете» или «Новом мире», «Знамени» еще вызывала хоть какой-то резонанс. Он давал путевку в большую литературу.
Тогда в писательском мире вовсю шла гражданская война. Александр Евсеевич был одним из вождей демократического Союза писателей Москвы, организаторов «Апреля». Но меня удивляло, что, когда дело казалось именно художественных вещей, для Рекемчука не существовало баррикад и окопов. Он мог предложить прозу своих учеников и в «Знамя», и в «Наш современник», и в «Литературную Россию», и в «Новый мир».
Так произошло и с моим дебютом: по совету Александра Евсеевича я отнес рассказы в два тогда полярных издания — «ЛитРоссию» и «Знамя». Рассказы напечатали, потом состоялись публикации в тоже полярных «Октябре» и «Нашем современнике». Мне тогда здорово досталось от обоих лагерей, от меня требовали «сделать выбор». Я пожаловался мастеру; Рекемчук успокоил: это временно всё, не волнуйся, пиши и печатайся. И действительно, через несколько лет литература взяла верх над враждой, и писатель, публикующий свои вещи в разных изданиях, уже никого не возмущает. Могут отозваться полемической статьей или рецензией, но к стенке не поставят.
Рекемчук много лет прожил в Коми; его «Время летних отпусков», «Молодо-зелено», «Скудный материк», другие вещи — о тех, кто обживал Север, открывал залежи нефти, добывал уголь, валил лес, строил заводы. Среди персонажей были и зэки, возникали темы репрессий, истории умирания старинных деревень.
В одной из статей о Владимире Тендрякове Дмитрий Быков высказал мысль, что у нас были две «оттепели». Одна — сразу после смерти Сталина до травли Пастернака в 1958-м, а вторая — после 1961 года. Если принять эту теорию, то и Тендряков, и Рекемчук (а они были в очень хороших отношениях), и многие другие писатели, оставаясь по-настоящему советскими, включились в ту первую «оттепель». Вторую, которая вобрала в себя уже и явно антисоветских участников, они не очень-то приняли. Потому, наверное, Александр Евсеевич до конца жизни относился явно враждебно к фигуре Солженицына, написал о нем уже в 2000-е едкий очерк «Сотворение кумира».
Больше сорока лет Рекемчук вел семинары в Литературном институте. Его книги с 1986 года не выходили. Единственное известное мне переиздание — повесть «Мальчики» в серии «Любимые книги девочек». 2001-й, кажется, год. Новых произведений не появлялось. Уже курсе на четвертом или пятом я спросил его: почему? Александр Евсеевич ответил, что всё, в общем, написал в жанре фикшн (он часто употреблял «фикшн», «нон-фикшн»), сейчас же пытается писать художественно, но нон-фикшн.
И вскоре после этого стали выходить его потрясающие — без всякого преувеличения — книги «Знаки времени», «Пир в Одессе после холеры», «Кавалеры меняют дам», «Мамонты». Это именно проза, но непридуманная, с реальными героями, написанная от первого лица.
А жизнь у Александра Евсеевича действительно сложилась так, что не писать о ней было невозможно.
