Немыслимость поэзии

ВЫСТАВКА ЖАНРОВ

Если бы литературная критика сегодня оставалась такой же идеологической, как тридцать лет назад, она бы не раз успела упрекнуть современную поэзию в том, что она-де «сдала позиции» — сделалась скучной и мало кому нужной.

Упрёк тем более справедливый, чем беднее содержание литературных журналов.

Среди базисных направлений поэтического ремесла, сложившегося в России третьего тысячелетия, смотреть почти не на что:

— Последователи классически «дворянского» направления со своими «венками сонетов», александрийскими элегиями и нескончаемо пейзажными зарисовками, оттёртые от быстротекучего бытия, а заодно и печати ещё советской властью, исправно изображают, что двадцатого века не было. В этом милом неведении их и следует оставить.

— Иронисты-«восмидерасты», составляющие весьма разрозненный анклав, по большому и малому счёту никому не нужный, не заметны уже даже в «демократических» журналах; смеяться более не над чем, всё обсмеяно на семьсот семьдесят лет вперёд — и люди, и власть, и неоколониальные нравы коммунальных служб.

— Сторонники «разлюли-малины», которую склонна печатать «патриотическая» литературная пресса, продолжают горевать о том, что Юрий Поликарпович Кузнецов разжевал и выплюнул двадцать пять лет назад и умер оттого, что пищи для него, не питающегося падалью, в стране не осталось. Бесконечные деревенские пейзажи с инвективами «городской» жизни способны заинтересовать лишь горстку филологов, изучающих стилистическое эпигонство. Если они, со всей своей дремучестью, замшелостью, инвалидной неуклюжестью слога, канонической повторяемостью метафор и эмоциональной безграмотностью эпитетов, и есть «русская поэзия», то говорить о ней не стоит уже сейчас. Что вообще можно взять с людей, избегающих называться интеллигенцией?

— Распространяться об «авангарде» и «зауми» было уморительно смешно уже тридцать лет назад. Какой авангард возможен в стране, где уже были обэриуты, «лианозовцы» и прочие «смоги», сначала разбившие слог на мелкодисперсные вскрики и выкрики, а затем превратившие его в нечто неудобоваримое и извне не воспринимаемое иначе, чем дурно скомпилированные обрывки раскромсанного в ЛТП и психбольницах некогда единого сознания?

— Современные «иосифляне», нежданная отрыжка нобелиата, пришедшегося ко двору полуобразованному — без сердца, одним умом — большинству, катятся в свои упоительные тартарары с грустным гиканьем, и этого падения уже не предотвратить. Их, разумеется, крайне жаль, но они сами виновны в том, что избрали для выражения себя инстинктивно понятную методологию технаря-недоучки. В результате желчно перегруппировывать элементы реальности сделалось куда проще, чем гальванизировать даже самый дурацкий алкогольно-есенинский идеал.

— Буйно цветшее когда-то верлибрическое древо, особенно применительно к матерно-западническому «вавилибру» (ЛИТО «Вавилон» небезызвестного мутанта Кузьмина + «верлибр»), не дало русской поэзии ничего, кроме зыбящейся причастности к высоким западным образцам и немного западным деньгам на переводы этих самых образцов. Номинально русский человек, отказавшийся от ритмики и рифмы, способен сделаться таким же трогательным неврастеником, как и его французские, румынские, шведские и австрийские коллеги.

— Попытку «либерально-западнического» лагеря опроститься и дать своему народу образцы довольно дубовой силлаботоники можно с полным правом считать проваленной: читать эти вирши некому и незачем, потому что от них за версту несёт постмодернистски холуйской клоунадой.

— Явившаяся из провинции неонатуралистическая волна, поначалу обещавшая чуть ли не смысловые перевороты, изрядно поблёкла в сумерках ученически срифмованной чепухи. Надо отдать ей должное: убогость российского быта сочеталась в ней со свободным ритмом, почти райком, но долго выкипать по поводу не проговариваемо социальных и проговариваемо личных неустройств не получилось даже при глубокой метафизической оснастке — отсутствует контекст, на котором свинцовые мерзости выглядели бы призывом к действию. Куда лучше бытовое пьянство от безысходности научились передавать отечественные проза и кинематограф.

— Штучные доморощенные модернисты, «восприявшие лучшие традиции трёх веков русского стихосложения», чувствуют себя как тот самый пациент с несбиваемой температурой в 37,1–37,2 градусов Цельсия: им знобливо, они никому не нужны, на них никто не обращает внимания, и скорей бы уже всё заканчивалось.

— Ошмётки залихватских «метаметафористов», «москвовременцев» и прочих, несмотря на былую обречённость, благоденствуют, но ничего нового не скажут в силу возраста.

— Наконец, феминистические дивы, недавно ворвавшиеся в поэтическое пространство с новой «глянцевой» правдой, обзавелись собственным развитым «делом» (выездным театром-салоном или чем-нибудь в этом духе) и потомством, огрузнели и сделались предсказуемы.

— О коммерческой молодёжи, делающей «бизнес» на таких выездах, говорить и вовсе не стоит: в совокупности она составляет бастион самого низкого вкуса из возможных, исключая штатных и заштатных «русских народных плакальщиков».

Остаётся задать самый правомерный из вопросов: если настоящее отсутствует, какого рожна, то есть плода, можно ожидать от столь неприглядного древа?

Номер: 
2016, №5
Теги: