Нашей Раневской не стало. Евгения Коробкова об Инне Люциановне Вишневской
Инну Вишневскую помнят как непревзойденную рассказчицу, бесконечно талантливую, свободную, неповторимую женщину.
Говорили, что она была похожа на Раневскую. Жестами, манерами. Невероятной остротой языка, если бы не этот острый язык, не щадивший никого, она бы стала звездой телевидения. Инна Люциановна Вишневская. Блестящая женщина. Непревзойденный рассказчик. Сама - воплощение театра, более полувека руководившая семинаром драматургии в Литинституте и в ГИТИСе, научившая студентов не только умению жить в искусстве, но и ценному навыку - бесплатно проходить на любые постановки.
Она родилась в 1925 году. Она знала Ольгу Книппер-Чехову. Она работала секретарем у Фадеева. Она была очевидицей событий, о которых мы уже не узнаем той правды. Как, например, что произошло в ту роковую ночь, когда Фадеев покончил с собой после визита бывшего политзаключенного...
Клубы дыма под люминесцентными лампами аудитории Лита. Кашель. Худая тонкая рука с массивными перстнями, несколько перевешивающими кисть. «Инна Люциферовна», как однажды назвала ее писательница Дина Рубина. Она казалась реликтом, человеком из другой эпохи, чудным образом пережившим советское время. Раз в неделю, по вторникам, она въезжала во двор Литинститута на машине. И мы, сбегались, чтобы только посмотреть на нее. А если удавалось услышать...
- Почему, Инночка, эти паразиты у тебя сидят в полной тишине, а у меня они жрут бутерброды под партой, играют в морской бой и целуются на заднем ряду? - поинтересовалась как-то у Вишневской ее коллега;
- Видишь ли, - ответила Инна Люциановна. – Я бегу с рынка, взмыленная, врываюсь в класс в последнюю минуту, вешаю на стул авоську с подтекающей курицей, оборачиваюсь к аудитории и говорю: «Ну?! Все вы, конечно, знаете, что Станиславский жил с Немировичем-Данченко?» В тот же миг воцаряется гробовая тишина; все гаврики, как один, впиваются в меня взглядами… И тогда я спокойно продолжаю: «Великий русский режиссер Константин Сергеевич Станиславский родился в таком-то году… И далее в полнейшей тишине читаю не только эту лекцию, но и весь курс – до конца учебного года».
Эту историю вспоминала писательница Дина Рубина, которой довелось встретиться с «Инной Люциферовной» на семинаре драматургов в Пицунде. В наше время курс лекций она уже не вела - ей было сильно за восемьдесят. Но раз в неделю, если позволяло здоровье, на семинары по драматургии приезжала. И тогда уже свое умение "схватить слушателя за шкирку" демонстрировала блестяще.
Она всегда могла пошутить над собой. Не знаю, сохранились ли аудиозаписи ее выступлений, но одну "вишневскую" историю сохранил «Дневник ректора» Сергея Есина. Несколько лет назад Литинститут почтил своим визитом президент Белоруссии. Этот день совпал с юбилеем Инны Вишневской. «И вот, когда с цветами в руках она сбегала по институтской лестнице, именно в этот момент со своей охраной, ФСБэшниками, «мерседесами», «джипами», секретарями посольскими подъехал Лукашенко, и она, доблестная профессорша, вместе со своим рождественским букетом растянулась у его ног. Какой-то охранник подумал, что это цветочки для президента. «Вы, наверное, литератор?» — спросил охранник у поверженной профессорши и начал пытаться поднять ее и подталкивать к президенту, чтобы та вручила букет. Но у Инны Люциановны относительно цветов были иные планы. «Отдайте мои цветочки! — закричала семидесятилетняя Инна. — Я никому их не собираюсь дарить!»
В свое время, когда молодая Вишневская только поступала в ГИТИС, сама Книппер-Чехова оценила ее талант рассказчицы и пригласила ее на актерский факультет. Однако Вишневская избрала театроведение. КТо знает, правильным ли был выбор. Да, она была невероятна, как справедливо напишет критик Анна Степанова, театровед Вишневская была легендой своего времени, знающие люди назвали ее самой выдающейся среди мощной театроведческой генерации 50-80 годов. Однако ее работы все-таки остались принадлежностью советской эпохи. «Она не была столь яркой на бумаге, как на драматургических семинарах в Литинституте или на критических семинарах в ГИТИСе, как на обсуждениях в театре или в публичных выступлениях, как, наконец, просто в жизни — бесконечно талантливой, свободной, неповторимой», - говорит Степанова.
Инна Люциановна ненавидела любые намеки на свой почтенный возраст:
- Прихожу в театр, а там дед из инвалидной коляски выпрыгивает, кричит: учитель, учитель! Какой я этому деду учитель!
Между тем, выпускниками семинаров были многие очень известные сегодня литераторы, писатели, драматурги. Среди них - Мария Арбатова, Нина Садур, Максим Курочкин, Александр Коровкин. Кому-то могло показаться, что свои семинары Вишневская ведет очень странно. Она курила на занятиях. Особо никого не ругала с тех пор, как Вампилову поставили четверку за выпускную пьесу.
«С тех пор я никого не ругаю и четверок не ставлю».
На семинарах Вишневской будущие драматурги, в основном, сами драконили друг друга, в то время как мастер тихонько подрёмывала. ("Я на самом деле вас не слушаю. Я сплю, потому что научилась спать с открытыми глазами").
- Потом она просыпалась и ругалась: ну что вы пишете? Что же у вас в пьесах все дерутся и ненавидят. Я мечтаю услышать простую пьесу. Чтобы начиналась так. «Марьиванна пришла к Елизавете Петровне пить чай, - вспоминает детский писатель Елена Усачева.
Как человек, умеющий ценить изящество трудности, Инна Люциановна понимала, что написать пьесу, где внешне ничего не происходит - очень трудно.
Но даже в последние годы, когда преподавать ей было совсем тяжело, к Инне Люциановна ломились молодые студенты. Зачем? Она не только никого особенно не ругала, но и не хвалила (Еще одна любимая история про гениальную пьесу молодого драматурга, восхитившую весь Литинститут и последовавшее потом откровение о том, что папа молодого драматурга работал в архивах Литмузея и снабжал сына черновиками классиков).
"Она давала самое ценное, что можно дать, особую атмосферу театра, богемность", - говорят ее ученики. Рядом с Вишневской хотелось жить и творить. Она вселяла уверенность, что все получится, надо только двигаться и что-то делать. И, - удивительно, - у ее учеников действительно получалось.
А еще все ее поведение, ее перстни, ее жесты - говорили о том, что она непрерывно играет и получает удовольствие от своей игры. И этому тоже можно было учиться. Относиться к искусству, как к образу жизни. Понимать, что жизнь и театр - это прекрасный обман, прекрасный мир, в котором можно жить.
Впрочем, это было справедливо не только по отношению к театру, но и к самой жизни.
Ах, да. И еще ценный совет. Те, кто ходил к Инне Люциановна на занятия, конечно же, его знают и пользуются. Она постоянно заставляла студентов ходить на постановки, быть в теме, вариться в среде, не пропускать спектаклей. Студенты возмущались, сетовали на отсутствие денег. Вишневская вскидывала руку с перстнями: Учитесь, пока я жива.
Выбираешь любой спектакль. Идешь через служебный вход с группой друзей. Гордо кидаешь вахтеру: «Я автор, а это со мной».
Студенты смеялись, спрашивали, а если постановка Гоголя. «Тогда способ тем более сработает! - с уверенностью отвечала Вишневская. - Пока билетерша будет отходить от шока, успеете за собой провести целый полк.»
Светлая память, Инна Люциановна. Нам будет вас не хватать.
